Постумия - Страница 180

180

– Хуже, чем было, не будет, – более членораздельно ответил Никулин. – Знаешь, начальник, что огурцы поливают только при посадке? Тогда получается глубинная корневая система. Так и со мной было. Меня из земли запросто не выдернешь, раз до сих пор живой.

– Никулин, потом ведь поздно будет кусать себя за задницу, – предупредил «следак». – Глинников со свитой давно из Зеленогорска скрылся. На них не надейся. Они если и помнят про тебя, то лишь плохое. А надо, чтобы вообще забыли. Будешь сотрудничать, получишь защиту. Нет – они тебе привет и в «Кресты» пришлют. Я таких бутылок, как ты, на своём веку много открыл. В дно бил, о каблук пробку срывал, стучал в стену – всё равно наливал потом. И, заметь, без всяких паяльников в задний проход. Так-то любой может. Да только всё это туфтой окажется, как только боль прекратится. А мне правда нужна. И поведение Глинникова – козлячество ниже уровня радара. Он кинул вас всех, соображаешь? А сам гужуется где-то. Я не говорю о заложниках. Но и свои для него – перхоть…

Никулин, не шевелясь, смотрел себе под ноги – будто хотел сосредоточиться. Он сидел на стуле, без «браслетов», положив огромные руки себе на колени. Узкие грязные джинсы были ему велики. Но всё-таки я заметила, что Родион Поликарпович – не доходяга. Он очень сильный, жилистый мужик. Выглядел Никулин так, словно его долго вялили на солнце.

– А я скажу, почему ты в отказ уходишь. Боишься за свою поганую жизнь, как все палачи. Тебе тут легко из себя героя корчить, права качать и хавать дармовую баланду. Тебя бы в тот погреб посадить, на тухлятину. Да ещё на дыбу каждый день вешать…

– Да висел я, начальник! И тухлятину жрал, и кровь свою пил. Чего мне бояться после этого? Колонии? «Чёрного дельфина»? Да меня давно попы отпели, а я живой. Сам удивляюсь. А не колюсь потому, что должен им… – И Никулин надолго раскашлялся.

– Сколько должен-то? – между прочим, спросил «следак».

– А вот – жизнь свою! Им она принадлежит, не мне. Захотят взять – пусть берут, их собственность. Скозлили – да, верно. Но жизнь-то при мне.

– «Ничто так не тяготит, как преданность», – говорила Агата Кристи. Знаешь, кто это?

– Ты меня, начальник, за дерево-то не держи! – оскорбился Никулин. – Я хоть и деревенский, а в библиотеку был записан. Много читал – даже мужики дразнили. С чемоданом книг из города возвращался. Ну, а потом… – Никулин хотел что-то добавить. Но потом махнул рукой, отвернулся и смолк.

– Что потом? – напомнил Круподёров.

– Суп с котом! – нагрубил арестант. – Хватит и того, что сказал. Не заложу их – вот тебе крест!.. – Никулин взглядом поискал иконы, не нашёл их и совершил знамение просто так. – Прежде не пропал, и в зоне не пропаду.

– Да от чахотки ты помрёшь в зоне! Для тебя любой срок будет пожизненным, – вскипел Круподёров. – Или жизнь свою драгоценную не хочешь спасти?

– На всё Божья воля. – Никулин перекрестился ещё раз. – А дома нет у меня никого. Плакать не станут. Мне всё равно, где дни кончать.

Никулин теперь смотрел прямо в объектив камеры. Лицо у него было угловатое, с провалами глазниц. Рот – почти без губ, практически без зубов. И зрачки светились, как гнилушки в темноте.

В это время распахнулась дверь кабинета, и вошёл генерал Грачёв. Он был в форме, при всех регалиях. Круподёров встал при появлении высокого гостя. Никулин остался сидеть, демонстрируя полное к нему пренебрежение. «Следак» хотел сделать внушение, но дядя жестом остановил его.

– Виталий Владимирович, оставьте нас на полчаса, – вежливо, но властно сказал Грачёв.

Я сейчас смотрела на дорогого дядю Севу другими глазами – как на божество, сошедшее с Олимпа. Он словно включил другую программу поведения, и сразу же отдалился от меня. Трудно было представить, что у генерала есть семья, дом, какие-то человеческие чувства и слабости.

– Да, конечно. – Круподёров поспешно вышел из-за стола. – Никулин, веди себя прилично. Такая тебе честь! Не заслужил…

– «Следак» в этом кино тоже играл, – прокомментировал брат. – Он знал, что генерал придёт. Но сделал вид, что удивился.

Никулин продолжал демонстрировать великолепное презрение. Я сильно разозлилась бы, но уже знала, чем кончилось дело. Тайной для меня был только сам момент перелома. Пока же преступник сидел прямо, как на троне. Лицо его, изрезанное морщинами, выражало полное спокойствие.

– Надо же – целый генерал пожаловал! – проскрипел Никулин, едва Круподёров пропал за дверью. – Вот уж сподобился на старости лет… Будет что рассказать сокамерникам. А когда в рабстве томился, мною особенно не интересовались. Только Сеня Зубарев и помог.

– Тогда помог, а теперь подставил, – доброжелательно ответил генерал, усаживаясь за стол «следака». – Ты, конечно, знаешь, что они удрали в Донбасс ещё до операции в Новосаратовке. Превентивная мера, так сказать. А вас в подштанниках взяли, потому что начальство предупредить не соизволило. Только о себе и думали, крысы! Где они теперь, один дьявол знает. Наверняка, на Каймановых островах…

– А чего обижаться, генерал? – степенно ответил Никулин. – Каждому своё. Посидим, не впервой. Главное, чтобы они не попались. Что, оставили вас с носом? А? – И Никулин захихикал.

– Пока да, – легко согласился Грачёв. – Но много чего мы добились. Товарец прихватили интересный. Ваших много сидит. Как говорится, ещё не вечер. Теперь многими точками вы уже не воспользуетесь.

– Другие оборудуют, – тут же ответил Никулин. – Для великого дела ничего не жалко. Даже шкуры, не то, что денег. Видно, стар я уже стал. Прыткости и смекалки маловато. Надо другим дорогу дать. Вальцмана только охота в гробу увидеть…

180