Постумия - Страница 97

– Как Бог свят, она! – Устинская даже перекрестилась.

А ведь на одной из фотографий девочка Наташа, с пионерским галстуком на шее, отдавала салют. Тогда, наверное, насмехалась над верующими, раз было велено.

– Я до смерти это лицо помнить буду, – зашептала Устинская, обдавая меня запахами всевозможных лекарств и растираний. – Знаете, как в страшном сне!..

– Когда это всё случилось?

Я то и дело смотрела в окно. Мне не нравились два парня в камуфляже. Если они из полиции, то почему не в форме, без погон? Для «следаков» слишком молоды. И не делают ничего, а просто оглядываются по сторонам.

Один – рыжий, конопатый, высокий. Другой – как Илья-Муромец, только без бороды. Этакий парнишка из русской сказки – простоватый, с открытым широким лицом. Он всё время смеялся, а рыжий хмурил лоб. Может, просто зеваки? На пожарище посмотреть приехали? Не похоже. Слишком уверенно себя ведут и как будто стоят в оцеплении.

– Это было зимой, на Святки. Тут ведь много всяких отелей. Зажиточные люди гуляют. Ряженые ездили, пускали ракеты. Я только удивилась, что они к соседу завернули. Тот этих забав не любил. Всё молчком да молчком…

– Я так понимаю, что женщина была не одна. Других гостей вы не разглядели?

– Нет, что вы! Я со страху имя своё забыла, – простодушно ответила Устинская. – Упала, знаете ли, на четвереньки. Еле доползла до крыльца…

Я на глазок прикинула, что ползла она метров десять-двенадцать. Кстати, парни теперь смотрели прямо на окно Натальи Павловны. На всякий случай я отступила вглубь комнаты. Нет, лучше поскорее свалить – здоровее буду. Кстати, часики вновь затикали под черепом, и я поморщилась.

– Хорошо-хорошо, не волнуйтесь! А эту даму вы всего один раз здесь заметили?

– Да, но мне и этого хватит, – призналась Устинская. Она нервно теребила в руках концы шерстяного шарфа. Неужели ей не жарко, чёрт побери? – До сих пор больно глотать. Часто к врачу ездить приходится. А ЛОРа в Зеленогорске нет – только в Сестрорецке…

– Понятно. – Я убедилась, что больше ничего здесь не узнаю. – Получается, гости к вашему соседу приезжали только ночью?

– Вот это и странно, правда? – Устинская оживилась. – И пароль всегда говорили. Я вижу-то плохо, а слышу хорошо. Пароль такой – «палома бланка». То есть «белая голубка». Раньше песня такая была…

– Превосходно! – А я-то думала, что больше ничего не узнаю. – Всё, побежала, Наталья Павловна. Спасибо за то, что уделили мне время. Всего вам самого доброго!

– Мариночка, а вы разве протокол писать не станете? – Устинская явно поднаторела в таких делах. Вообще-то неплохо было бы получить её автограф под текстом о Зубаревой. Но у меня не было ни времени, ни желания дальше испытывать судьбу. Слишком много народу толкалось вокруг домика.

– Это был не допрос, а опрос, Наталья Павловна. Могу вас на прощание порадовать…

– Чем? – искренне удивилась Устинская.

– Эта дама сюда уже никогда не приедет.

– Так вы же сами боялись, что она мне отомстит! – всплеснула руками старушка. – Думаете, её надолго посадят? Ничего подобного. Такие всегда сухими из воды выходят.

– Я ничего не думаю. Я знаю. Но бдительность терять нельзя. Вы отметили, что женщина была не одна. А что касается моего несолидного вида… – Надо было быстрее валить, но захотелось немного позабавиться. – Между прочим, моему сыну уже восемь.

– Да неужели?! – оторопела Устинская. – Ну, тогда вы великолепно сохранились. Я бы вам чуть за двадцать дала, а то и меньше. Вот и удивилась, что совсем девочка – и вдруг следователь!

– Спасибо на добром слове. Я побежала, а вы отдохните, успокойтесь. Помните – мы на страже.

Я скатилась с крыльца кубарем, оглянулась. Наталья Павловна опять стояла у окна, смотрела мне вслед. И очень, наверное, удивилась тому факту, что я не подошла к полицейским, а направилась совершенно в другую сторону.

Что-то царапнуло меня по сердцу. Я даже сразу не поняла, почему вдруг стало холодно, словно солнце зашло за тучу. Но небо так и оставалось чистым, высоким. На нём лишь проступила предвечерняя прозелень. Огромные ели и сосны стояли, не шелохнувшись. Струи перегретого воздуха ласково гладили меня по щекам. Но в следующую секунду я всё поняла и тотчас же внутренне мобилизовалась. Всё оставалось по-прежнему. Но тех двух парней около ленты, огораживающей место пожара, уже не было.

17 марта (ранний вечер). Я от рождения обладала каким-то звериным чутьём, наитием. Это с успехом компенсировали отсутствие логики, разума. Сейчас я шла и чувствовала себя так, словно в меня из-за еловых лап целился снайпер. Говорят, финские «кукушки» активно орудовали именно в этих местах.

То ли у меня началась паранойя, то ли сердце бессознательно ощущало опасность. Но вокруг не было никого; только за деревьями и кустами слышался хохот. Молодёжь веселилась рядом с пепелищем, где страшной смертью погиб человек – какой бы он ни был. А прикончат сейчас меня – и станут так же «зажигать»…

Я быстро сообразила, что надо избавляться от главной улики – фоток Зубаревой в телефоне. Фальшивые «корочки» – фиг с ними, можно таскать для прикола. А вот портретов Летки-Еньки при мне быть не должно. Скорее всего, за мной сейчас наблюдают. Но несколько минут, наверное, ещё есть. Впрочем, я могу и ошибаться…

Я юркнула за раскидистую ель, и под ногами хрустнул валежник. Солнечный свет ослаб, из чащи потянуло холодом. Открыв сумочку, я вытащила айфон и в несколько кликов удалила фотографии Зубаревой. Ничего, потом верну – у Богдана они есть. Если, конечно, жива останусь. Вроде, кто-то шатается рядом и тоже шуршит прошлогодними листьями.