Постумия - Страница 63

– Здислав, ты не веришь, что я достану тебе Орден Золотого руна? Цепь – из золота, со шкурой барана. Носится на красной шейной ленте. Верно – им чаще всего награждались католики. У твоего предка такой орден вполне мог быть. Ты прикинь по датам. У моего экземпляра вытянутая форма – времён Филиппа Доброго…

Колоницкий что-то прошептал Печенину на ухо, показывая глазами на меня. Тот махнул рукой, словно отгоняя муху.

– Ты подумай, подумай! Не сомневайся. Я подделками не торгую. Хочешь, приезжай завтра в Комарово. В баньку сходим, то да сё. Репутацией я очень дорожу…

– Не боишься на «фазенде» держать свои артефакты? – Филинцев улыбался, но глаза его были злыми.

– Ни одна сука без меня не найдёт ничего. – Печенин налил себе джина с тоником, кинул в рот оливку. Потом пожевал маринованный лук. – Вы отца-то трахаться не учите. Поживите сперва с моё. Ты, Петя, ещё под стол пешком ходил, а я уже начинал свой бизнес. При «совке», между прочим. Серж, ты чего загрустил? Коньяк будешь?

– Давай, – вяло согласился Погосян. Он взял ломтик лимона, чтобы закусить, чем страшно рассердил Оноре.

Мешая французские и русские слова, месье Арман сообщил, что закусывать коньяк лимоном – сущее варварство. Так, дескать, делают только в России. В идеале коньяк вообще не закусывают, чтобы насладиться букетом. Но если уж непременно надо закусить, лучше взять грушу или сладковатое яблоко.

– Ну, ты, попугай, потише! – немедленно взвился Купоров. Аллергия на Запад проявилась у него тотчас же. До этого Лёша молча хлестал водку, зажёвывая селёдкой и картошкой. Глаза его налились кровью, ноздри превратились в чёрные дыры. – Ты в России, понял?! Не с твоим уставом в наш монастырь ходить! Как пили, так и будем пить – тебя не спросим. Благородный больно, параша. Чего припёрся к нам? Жрал бы своих лягушек, хачок!

– Эй, вы, потише! – Филинцев выпил красного вина под баранину. Не для разборок тут встретились. Пришли гулять, так гуляйте без мордобоя. А ты менты сейчас вас помирят…

Сто в банкетном зале отеля «Европа» буквально ломился от разнообразных закусок, которые потом сменились на горячее. Разумеется, меня пригласили в компанию не сразу. Поэтому пришлось пить с Лёлькой белое вино под рыбу и морепродукты. Взяли понемногу, чтобы особенно не наедаться. Мы видели всех людей Старика, которые под видом обычных посетителей расселись каждый в своём секторе.

Один, в компании с маленькой изящной дамой, пил вермут и закусывал орешками. Другой по-ирландски заедал виски крылышками жареной дичи. Я заметила, что он часто подносит к губам бокал с толстыми стенками, но глоток делает далеко не всегда. Кроме того, он обильно разбавлял питьё содовой.

Третий сотрудник, как и Печенин, мешал можжевеловую водку с тоником, но ничего не ел. Именно он и должен был «снять» Лельку увести её из зала. Оставшиеся двое станут страховать меня. Но вряд ли они смогут защитить, особенно по выходе из ресторана.

– Вот Оноре и говорит, что дамасская сталь плавится в «золотом коридоре», – обняв Печенина за плечи, говорил Колоницкий. Как многие поляки, он прекрасно знал французский и теперь служил переводчиком.

Изрядно выпив водки и подобрев, Здислав уже не смотрел волком на Филинцева с Купоровым, а говорил только по делу. Серж внимательно слушал, запихивая в рот рулетики из цукини с сыром «Фета».

– Как ты сказал? – остановил Серж Колоницкого. – «Золотой коридор»?

– Да. Так называется температура горна в две тысячи градусов по Цельсию. При ней три стали варятся в одно целое…

– Там нет одинакового узора на стали! – почти кричал Серж Леониду, но голос его пропадал за шумом и музыкой. – Ручки – из бивней мамонта или носорога Можно – из чёрного дерева. Твой специалист не понимает ничего. Ты меня слушай!

Здесь же орали друг на друга Филинцев и Купоров. Первый был вологодский. Он называл груши дульками, колясочкой – кусок колбасы. Узел женских волос у него был кулей.

Купоров прикатил с Дальнего Востока. Икру он величал пятьминуткой, а кафёшку – чифанькой. Про любую горку он говорил «сопка», даже если речь шла о Москве или Питере.

Мне надоело сидеть так, слушать всю эту муть. Хотелось танцевать, но никто не приглашал. Петя с Лёшей всё ели, ели и никак не могли насытиться. Казалось, что пища не остаётся в их желудках, а проваливается куда-то под пол. Печенин, Колоницкий Погосян и Арман тихо обсуждали свои дела.

Оставалось только пробовать разные кушанья и наблюдать за Лёлькой, которая отказывала уже пятому воздыхателю. С ней очень многие хотели «попрыгать». Но после совершенно омерзительной истории со своим парнем красавица не выносила мужиков. И ничего не могла с собой поделать.

– А что я видел-то в своей жизни?! – горячился Купоров. – И ты щи лаптем хлебал. У нас в Хабаровске китаёзы на каждом шагу. А япошки – вообще господа, мечта фарцовщиков… И как они глядят на нас, русских, если мой дед-раскольник недавно из тайги вылез? С самой войны там сидел – не хотел на фронт идти.

«Ага, значит, ты из Хабаровска», – подумала я и взялась за блинчики с жульеном из грибов. На закуску я выбрала томаты, фаршированные королевскими креветками и салат из авокадо. Мужчины налегали на домашнюю буженину и телячий язык с хреном.

– Значит, говоришь, зря сидел? – приставал Купоров к Филинцеву. – Куда ни плюнь, все зря…

– А вот так – зря! – флегматично кивал Пётр. – Один лох светанул деньгами, и его порезали. А меня по сто третьей замели. Батя-то у меня вечник. Так кого ж ещё закрывать?