Постумия - Страница 246

246

Это был не улан, а злобный кулак – в карикатурном изображении. Наверное, такие после революции стреляли из обрезов в сельских коммунистов. Маникюр на его огромных ручищах смотрелся неуместно, как и обручальное кольцо с бриллиантом. В память о супруге Елене Улан носил его на левой руке. Свояки словно сошли с иллюстраций к книге Чезаре Ломброзо.

Улан тоже был одет, как курортник. Тёмно-серая футболка-поло с малиновым воротником и свободные брюки с такими же полосами не вводили меня в заблуждение. Выглядел Уланов настоящим извергом. Происходил он из староверов, бежавших на Кавказ. Ноги, бока и живот наглухо заплыли жиром. По сравнению с ним Зубарев казался стройняшкой и воплощением благородства.

Где-то я читала или слышала, что мужики с бородами – настоящие сексисты. Они помешаны на своём мужестве и гендерном превосходстве, что далеко не всегда соответствует действительности. А, по-моему, этим вахлакам просто лень каждый день бриться.

Анатол обладал внешностью типичного вышибалы. Блестящий, как зеркало, череп и волосатые руки придавали палачу мрачный колорит. Он внешне напоминал одного из нынешних модных писателей, который вещал на всех телеканалах. Раньше Анатол был мясником, и сейчас работал в фартуке. Это был буквально «гвоздь» его имиджа.

Чаще всего людям было достаточно увидеть кровавые пятна на пузе этого амбала, чтобы выполнить все требования свояков. Анатол постоянно повторял, что был на дружеской ноге с самим Аргентом, и невероятно этим гордился. Правда, незадолго до роковой автокатастрофы палач благоразумно смылся в Румынию.

Сама я, конечно, девяностые годы не помню. Но даже дядя не рассказывал мне ни о чём подобном. Наряду с молочной фермой и сыродельным цехом здесь помещалось и мясное производство. В одном из его цехов мы как раз и находились. Оснащён цех был по последнему слову техники, что помогало Анатолу в его тяжком труде.

А уж такой нож-кукри в кожаном чехле, привезённый из Непала, я вообще не могла себе вообразить. Поигрывая страшным лезвием, Анатол сообщил, что им запросто можно превратить человека в «самовар». А уж про строганину и говорить нечего. У палача были какие-то уникальные, исключительно противные ногти на руках. Они напоминали вросшие в мясо треугольники – вершинами вниз. Уже одно это указывало на врождённый и очень серьёзный порок в развитии.

Но теперь я, по крайней мере, поняла, почему все так боятся свояков. Ведь даже Артём-Талибан сбежал от них за границу, а сейчас вспоминал их с душевным трепетом.

Охраной ведал Платон Куценко – чемпион по боям без правил. Выглядел он соответственно – чуть приличнее гориллы. Охранники подбирались из «ультрас» – самых отмороженных футбольных «болел». Они, само собой, принесли с собой традиции и привычки. Вот в обществе этих милых людей мы и оказались после торжественного ужина у Женьки Озирского, в ночь с 27 на 28 июня. Конечно, на поверхность они поднимались совсем в другом обличье, говорили иные слова. Тем не менее, нас эти господа совершенно не стеснялись. Значит, решили живыми не отпускать. Ведь надеяться на то, что мы все сойдём с ума, не приходилось.

Наверное, уже давно наступил рассвет, но мы не видели солнца. Теперь я знала, как выглядит ад – со сковородами и чертями. Правда, пахло в бункере не серой, а лекарствами, кровью, экскрементами и горелым человеческим мясом. Всё это нисколько не мешало своякам с завидным аппетитом уписывать огромную пиццу. Они развлекались, как подростки в кино, наблюдая за нашими страданиями. И оживлённо переговаривались, изобретая всё новые способы потешить свои безумные души.

Влад Брагин, с перебинтованными ногами, сидел на цементном полу. Руки ему сковали за спиной, а на шею надели что-то типа гарроты. Это средневековое орудие пытки предназначалось для медленного удушения жертвы. Анатол охотно пояснил, что Влад может промучиться хоть сутки, хоть неделю – если правильно обращаться с ошейником. После этого обычное повешенье казалось высочайшей милостью. И потому я старалась не смотреть на синее, с фиолетовыми губами, лицо друга – чтобы самой не помешаться.

Железом прижигали Михона, чтобы понять, умер он или ещё нет. Тяжелейшая рана в живот, огромная потеря крови почти не оставляли надежд. Дато делал всё, что мог, но он был не всемогущ. И только калёное железо заставляло моего кузена открывать глаза и тихо стонать сквозь зубы – скорее от бессилия, чем от боли. Кроме того, ребят зверски избили в дороге, когда скончались оба раненных ими бандита. Всей кодле даже влетело от свояков, потому что трупы здесь были не нужны – по крайней мере, пока.

На бинтах Михона с Владом давно проступила кровь, но менять их никто не собирался. Отвратительный сладковатый запах сводил с ума нас с Дианой. Дети давно впали в анабиоз, опустошив свои желудки. Анатолу добровольно и охотно помогал Саша «Уильямс». Своего хозяина «НН» он стерёг вовсе не так усердно, но сейчас отмаливал грех.

«Аргент был бы доволен, если бы увидел это, – думала я, сплёвывая кровавую слюну. Пунцовое платье, выходит, надела не зря. Так кусала губы, что он них остались одни ошмётки. Зубы чудом не стёрла в порошок. Скованные руки сжимала в кулаки – под коленями. – Да он, наверное, и видит. Теперь я точно знаю, что смерти нет. И потому совсем не боюсь той неведомой страны. Я боюсь дороги туда. И уж совсем не смею утащить с собой и ребёнка…»

Эти сволочи не пощадили даже Диану с детьми. А ведь те при всём желании не могли удовлетворить их требования и в чём-то сознаться. Детей не пускали в туалет, и они ходили в штаны. Сейчас двойняшки окаменели от страха и усталости. Бледные, с воспалёнными глазами, в мокрой одежде, они скорчились на полу, рядом с матерью. И уже не просили ни есть, ни пить, ни выйти по нужде.

246