Постумия - Страница 141

141

– Едрёна кочерга! – Богдан пятернёй взъерошил свою пышную шевелюру.

За окном комнаты как раз брызнуло солнце, зажигая волосы брата бронзой. Наши одинаковые чёрные глаза встретились и сцепились в поединке. Уступать никто не хотел.

– Где тебя так? Что, сдачи дать не смогла?

– Обстоятельства не позволяли, – туманно пояснила я, соображая, на кого бы свалить свой грех. – Да не обо мне речь. Лучше расскажите новости, как обещали. Для чего тогда неслась, как ошпаренная?

– Я сейчас кофе сварю, – сообщил Дрон. – Ты как насчёт этого, Марьяна?

– Всегда за! – Мне пришлось встать спиной к окну. Другое, в торцевой стене дома, было загорожено шкафом.

Когда Дрон удалился в маленькую кухоньку, братец бесцеремонно взял меня за подбородок, развернул к себе. Я одёрнула свой кардиган, расправила на коленях джинсы и приготовилась к обороне. Богдан был в связанном Кристиной лиловом пуловере и благоухал туалетной водой «Евгений Плющенко». Кстати, парфюм подарила я – на день рождения, второго января. Джинсы Богдан уже не носил – считал, что майора не солидно. Чёрные, с фиолетовым отливом, брюки выбрала ему, разумеется, жена. Я лишь одобрила это её решение.

– Говори, как было! – тихо приказал Богдан. – Это ведь не следы ногтей. Похоже, что тебя возили фейсом по неровной поверхности. И глаза красные – значит, ревела.

– Ты – Шерлок Холмс! – отдала должное я.

– Знай питерских сыщиков! – Брат ударил себя в грудь кулаком. – Итак, молчишь? Тогда скажу я. Твой взгляд свидетельствует о многом. Если бы тебя кто-то побил, а ты не смогла ответить, в глазах была бы ярость. Уж я-то свою сестрёнку знаю. А ты погружена в себя. Такого раньше никогда не было. Кроме того, я явно чувствуешь себя виноватой. Перед кем? За что? Я тебя просто не узнаю…

Я ничего не успела ответить, но втайне поразилась его проницательности. Вошёл Дрон с подносом, где стояли пластмассовые чашки с кофе. Других у него пока не было. Совсем недавно прошло новоселье, когда Дрон водворился сюда. Конечно, мы с Лёлькой расстарались – сами себя не узнали.

Пышки аж с Большой Конюшенной привезли, хоть могли найти и поближе. В ресторане заказали бефстроганов с грибами. К нему взяли водки – как без этого? И я, холера, пила, как сапожник. Корюшку под соусом из молока и вина приготовила Гертруда Стефановна – жена Петренко.

Нам, уроженкам Питера, стыдно должно быть. Гертруда ведь из Ялты, дальняя родственница Дрона. Мы с Лёлькой шёпотом постановили, что больше такого позора не будет. Корюшка – это только наша рыбка! Зато ленинградский рассольник с курицей сварили Дрону на несколько дней. Шеф очень покладистый и благодарный. Так и хочется его ещё чем-то порадовать.

– Поначалу, когда только приехала в Ленинград, плохо понимала местную кухню, – призналась Гертруда. – Странная какая-то, помесь русской с европейской. Потом мне объяснили, что причина этого – обилие заграничных поваров. В столице жило много знати. Они выписывали всяких французов, немцев, итальянцев. И рецепты навсегда оставались здесь…

За тапочками мы бегали через проспект Науки, в магазин. Купили две пары – самому Дрону, а также для гостей, мужские и женские. Сейчас мы с Богданом их надели. Дрон же до сих пор не привык к этому предмету городской культуры и очень стеснялся.

– В следующий раз посуду тебе привезу! – решил Богдан. – У нас дома лишняя есть, ставить некуда. Не беспокойся – хорошая.

– Настоящие беженцы отличаются от фальшивых тем, что ни от чего не отказываются, – назидательно сообщил Дрон. – Когда ты удрал в одной майке, то не потребуешь помощь в упаковке и с биркой, да ещё высшего качества. Заранее благодарю. А теперь садитесь за стол, и начнём совещание…

– Совсем задымился! – Богдан вытер лоб тыльной стороной руки, начисто позабыл о платке. Потом торопливо отпил кофе. – В Тай Халецкого провожали на две недели. Вырвался наконец-то в отпуск.

– Очень рада за него, – степенно ответила я и тоже пригубила из чашечки. – Ты говорил, что он боялся не улететь. После того, как грин-бакс в декабре прыгнул.

– Сейчас-то он уже съехал. – Богдан искоса смотрел на меня, пытаясь понять, что же всё-таки произошло.

Дотошный и практичный, брат никогда не бросал дела на середине. Я поняла, что придётся врать. Это будет трудно. Но признаваться, что скоро уйду в декрет, нельзя тем более. Вообще-то не очень скоро – месяцев пять ещё остаётся.

– Начну с плохой новости, – заговорил Дрон. Он повесил голову, словно был в чём-то повинен. – Стерхов, второй мент, номер отколол. Снял спортивные брюки, что были на нём, залез под одеяло и удавился…

– ЁПРСТ! – Я чуть не подавилась кофе и выплюнула всё на скатерть. – Вот сюрприз так сюрприз! Определённо паршивый день сегодня. Куда контролёры смотрели?

– А что делать? Работать некому, люди разрываются, – сверкнул глазами Богдан. – Да и штаны с него не снимешь. Баландер Стерхова обнаружил утром ещё живого. Он ведь в одиночке сидел, на Захарьевской. Менту в «Крестах» трудно. Но, видимо, Стерхов и там спятил. Есть и другой вариант, о котором говорить не хочется. Могли «шнурок» прислать. То есть передали приказ повеситься. А контролёр в доле был и отвлёкся…

– Он совсем помер? – робко спросила я.

– В кому впал. И, похоже, из неё не выйдет. Состояние клинической смерти продолжалось более семи минут. Так что Васе отныне всё равно, что тут будет твориться. А нам как-то выкручиваться надо, – вздохнул Дрон. – Теперь переходим к хорошему. На том снимке, что Марьяна с Михоном добыли у сестры Классена, нарисовались те же самые Хайдаров со Стерховым. Возможно, последний именно потому и наложил на себя руки. Доподлинно он ничего не знал, но мог догадываться. Вполне вероятно, что в изоляторе тоже орудуют люди свояков. Если на них работали два мента, мог быть и третий.

141