Постумия - Страница 130

130

– Вот ведь гуляла баба! Как и сестра её, ныне тоже покойная. Говорят в народе: «Офицер для чувств, кучер – для удовольствия». Причём мужья были вовсе даже не против. На этого живца тоже много рыбёшки словили. Один из свояков начинал на заводе. Другой – портье в гостинице. Теперь они совсем в других отелях проживают. Например, в Париже их любимое место – «De Crillon Palace», что на Площади Согласия. Там неподалёку – престижная улица Сен-Оноре. И обязательно – на пятом этаже, самом дорогом; в именных номерах. Это такие апартаменты, что закачаешься. Панорамный вид на Эйфелеву башню. Я один раз случайно попал туда и зарёкся. В этих-то хоромах – и форменный сходняк со всего мира! Из Эквадора туда приезжают, из Колумбии, из других таких же злачных мест. Все благообразные – в смокингах, во фраках. Бабы – в брюликах. Прямо высшее общество! А полиция спокойно мимо ходит. Да там же у трети присутствующих – «красный угол», у трети – «синий», у остальных – «зелёный».

– Может, во французской полиции об этом не знают? – осторожно спросила я, боясь рассердить Артёма.

– Ну, так вот и знайте теперь! Я вам даже адрес назвал. Бюро Интерпола есть в России? Есть. Пусть поработают, наконец. Хватит этим упырям греть животы на лучших курортах и на яхтах рассекать. Пора отдохнуть немного на кичмане…

– Артём, ты одно пойми, – проникновенно начал дядя. – Их ведь не только взять, но ещё и удержать надо. А тут сразу начинается истерика в мужском исполнении. Та же Зубарева через несколько часов уже гуляла на свободе. Повезло нам, что ни с подельником друг друга перестреляли. Это наивной девушке простительно думать, что полиция ничего не знает. – Генерал хитро покосился на меня. – Сразу же делается запрос насчёт наших – брать или нет брать. Чтобы скандала потом не было. А французам или другим полицейским отвечают: «Не трогать – мы за ними следим!» А своякам и их коллегам сразу стук: «Спасайся скорей – Мосгаз у дверей!» Никто не жаждет заменять видимость сущностью, как говаривал один известный пиндос. Те же французы будут в курсе. Потом в своих газетёнках растрезвонят, что в России матёрых мафиози сразу выпустили на все четыре стороны. Ты привык к другим отношениям, а теперь у нас только так…

– Да, Михалыч, пугаешь ты меня Родиной! Помнишь, как говорили в советские времена?

Артём пил то водку, то красное вино. Видимо, никак не мог забыть, с кем говорит и кого сдаёт. Я чувствовала, что этому смелому мужчине по-настоящему жутко.

– Я вот никогда не пугался, а теперь заробел. И не потому, что меня могут почикать – такая работа. А оттого, что всё это будет зря. Я боюсь своей Родины, а не этих ублюдков. Впервые страх пришёл, когда Аргент вертел на члене ментовских генералов. Тогда он победил твоего Озириса…

– Хрен бы без этих генералов он Андрея победил!

Оказывается, дядя тоже набрался. Он схватился за новую бутылку вина, налил больше половина бокала. Кажется, Старик давал ему специальные таблетки – чтобы не пьянеть. Но генерал Грачёв, очевидно, забыл в очередной раз их принять.

Мы все закурили. На сей раз мне не было противно. На столе лежала салфетка, которой вытирали горлышки бутылок. Рядом валял специальный штопор – чтобы их открывать. Эту бутылку Талибан откупорил ровно час назад, и вино успело подышать. Мне впервые за месяц с лишним захотелось как следует надраться.

– Михалыч, знаешь, я ведь не просто патриотом был, а фанатиком. – Талибан говорил тихо, совершенно трезвым голосом.

Он наблюдал за дядей, который жадно пил вино, ворочая кадыком на смуглой шее. На его щеках, а особенно над верхней губой уже лежала тень свежей щетины. Я жалела, что наше лёгкое, весёлое барбекю в пленительной Элладе давно уже превратилось в тяжёлую, горькую, тёмную русскую пьянку.

– Я ведь в Афгане был водителем наливника. Мы и ещё погранцы на заставах самыми героями там считались. В любой момент заживо могли сгореть. Или, что ещё хуже, к душманам, к живодёрам этим угодить в лапы. Впрочем, их тоже понять можно. За нами тогда стояла огромная страна. Всё равно, с Брежневым, Андроповым или Черненко во главе. Старики они были? Ну и что? По крайней мере, вот так честь не роняли. Открыто признавали, что в Афган вошли, а не прикидывались «ополченцами». Ни разу не был фанатом правительства, но это так.

– Ну, царандой там тоже был, – напомнил дядя.

– Был, как же! Он больше по нашим стрелял, чем по духам. А что наводил на колонны, так все об этом знали. Мы, шурави, для них были врагами. Тут у меня вопросов нет. Всех понять могу! Только не тех, кто сейчас крышует такую мразь, как свояки и прочие. Ни один супостат так страну в дёгте и перьях не изваляет, как эти «патриоты»! Что хочешь обо мне думай, а я вот жду американский паспорт. Не знаю, дадут ли. Всё-таки сидел, был «смотрящим». Но в любом случае назад не вернусь. И не баксах здесь дело, не в поместьях и в квартире на Манхэттене! Я, можно сказать, в детстве рваные носки нитками от чайных пакетиков зашивал. Тьфу, тогда и пакетиков ещё не было! Выдёргивал из старого коврика с лебедями, что у бабки на стене висел. Поверишь ли, только в армии тушняк попробовал, шары оценил. Узнал, что такое посыпуха. И как любил свою страну! Думал – выучусь, человеком стану. Отца-то не было у меня. Он на производстве погиб. Мать с бабкой нас четверых тянули. Ну, а потом как с цепи сорвался – после ранения…

– Тебе сколько лет? – неожиданно спросил генерал.

– Да вот, вчера стукнуло пятьдесят восемь. Я ведь на сверхсрочную остался, и «за речкой» был уже сержантом. Потом старшего получил.

130